ЗАПЛАЧЕТ ВСЯ МОЯ РОДНЯ
До марта 1941 года село Знаменка было самой, что ни на есть, глухой деревней, относящейся к Сампурскому району. Центр его представлял собой пустырь, заросший по пояс бурьяном. Посреди этого бурьяна на высоком помосте возвышалась трибуна, с которой в праздничные дни начальство произносило торжественные речи. И когда был образован Знаменский район, соответствующее обустройство его было произведено не сразу. Да оно и понятно - война. Но точно известно, что в июне 1941-го в срочном порядке в Знаменке была назначена собственная районная власть.
Сельсовет располагался на месте нынешнего отдела полиции в низеньком старом домишке, выстроенном буквой "г". Там же размещались библиотека и чья-то квартира. Через дом была сапожная мастерская.
На момент начала войны Надежде Павловне Зориной, а тогда маленькой Надюшке Фокиной, было всего шесть лет. Семь девочке исполнилось лишь в начале ноября. Поэтому её воспоминания об этом времени - это отрывочные впечатления ребёнка. А в детстве, как известно, дома и деревья всегда представляются выше, а люди несколько старше их истинного возраста.
Как в Знаменку пришло известие о начале войны, Надежда Павловна сказать затруднилась, но предположила, что, скорее всего, по телефону. Все телефонограммы принимали сотрудники существовавшей тогда телефонной станции. Началась всеобщая мобилизация. День-деньской из всех ближайших сёл и деревень к сельсовету стягивались подводы с новобранцами, которых сопровождали родственники и любимые девушки. Ехали с гармонями и песнями, но веселья не чувствовалось. Следом, трамбуя пятками пыль, бежала неугомонная малышня.
Одна из таких телег приостановилась вблизи дома Фокиных, который стоял на том месте, где сейчас Дом быта. И с неё донеслись надрывающие душу слова песни: "Заплачет мать моя и сёстры, заплачет вся моя родня…" У Надюшки, которая слышала это, вдруг защипало в носу, и тоже захотелось плакать. От сельсовета, задержавшись ненадолго, призывная процессия двигалась в Сампур, где всё ещё находился военкомат. Обратно ехали притихшие и придавленные горем, уже без песен и без новобранцев.
На удивление быстро на многих из тех, кого проводили лишь вчера, стали приходить похоронки и извещения, в которых значилось: "пропал без вести".
СИЛА МАТЕРИНСКОЙ МОЛИТВЫ
20 августа 1941 года настал черёд и Павлу Петровичу Фокину идти на фронт, хотя до войны он был освобождён от строевой службы по состоянию здоровья, а точнее, из-за ревматизма. Когда пришла повестка из военкомата, он работал гидротехником проектно-изыскательского сектора Тамбовской Гидротехконторы, ему шёл уже тридцать седьмой год, и он был отцом пятерых детей.
Сборы были невеселы, мама и бабушка Нади обливались слезами. Бабушка, Анна Гавриловна, сшила небольшой вещмешок из серой мешковины, в который положили немного хлеба, махорки, смену белья. А ещё бабушка зашила в крошечный мешочек миниатюрную иконку, крестик и слова молитвы "Отче наш". Положив всё это в нагрудный карман сына, она сказала: "Ты это никогда не теряй, береги! Это твоя защита".
Надежда Павловна отчётливо помнит, что когда отец ушёл на фронт, бабушка каждый день становилась на колени перед образами и молилась о нём. Рождённая до революции, она была очень набожным человеком, и в уголке у неё всегда теплилась лампадка перед иконами Богородицы, Спасителя и Великомученницы Святой Варвары (этот образ она очень почитала, поскольку Варварой звали её мать). Так и отмолила она сына.
Павел Петрович, классный специалист строительного дела, был зачислен в сапёрный полк, где не только вёл взрывные работы, но и наводил переправы, делал инженерные расчёты для строительства мостов. С детства страдавший ревматизмом, он застудил ноги, работая по колено в болотной жиже на территории Белоруссии. Так что отвоевался он очень скоро. Уже 23 января 1942-го был "уволен в запас по болезни", как значится в сохранившихся документах. К сожалению, из нескольких присланных им жене и матери писем, в том числе и из госпиталя, не сохранилось ни одного. Должно быть, все они были утеряны во время сноса фамильного дома.
Надежда Павловна хорошо помнит, как сопровождавший его сотрудник госпиталя привёз отца. Он совсем не мог ходить. Его занесли и положили на кровать, с которой он не вставал потом больше месяца. Бабушка сняла с него шинель и военную форму и облачила в чистое исподнее. С этой минуты она превратилась в сестру милосердия для своего сына. "Ничего, - говорила она, - главное, что живой, а уж на ноги мы его как-нибудь поставим!" И сотворила настоящее чудо.
"Она была молодец, наша бабушка!" - вспоминает Н.Зорина. Будучи превосходной портнихой, Анна Гавриловна ещё до войны обзавелась множеством полезных связей. Пригодились они и теперь. Поскольку даже в военное время жёны высоких начальников обращались к ней с заказами на пошив платьев, бабушка пользовалась их взаимными услугами. По своим каналам она доставала денатурат (спиртосодержащую жидкость голубоватого цвета), вливала его на разогретую сковородку и доводила до кипения. Затем ставила сковороду на раскалённые кирпичи и держала над денатуратными парами больные ноги сына. Тем и выходила его. Через какое-то время он стал потихоньку вставать, затем ходить. 15 марта 1942 года Павел Петрович был уже принят на должность заведующего дорожным отделом Знаменского райисполкома, в которой проработал вплоть до 1950 года.
Несмотря на то, что к лежачему больному систематически приходили врачи из районной амбулатории и прописывали ему таблетки и уколы, никто в семье не сомневается, что именно сила материнской молитвы спасла Павла Петровича от гибели на войне, и сила материнской любви подняла его с постели и поставила на ноги.
БАБЬЕ ЦАРСТВО
С отцом, конечно, жизнь стала налаживаться. Весной сорок второго вскопали под огород новь на лугу. Все, включая малышей, получили по лопате и копали, кто как мог, до кровавых мозолей на руках. Возились в земле и выбирали траву, как муравьи. Семена для посадки продавались на базаре, как называли тогда рынок. Посадили картошку, которой в тот год уродилось столько, что засыпали погреб доверху. Часть огорода отвели под морковь, свёклу, помидоры, огурцы и капусту, которой тоже много наквасили впрок. А по всему периметру насажали тыквы, которая тоже уродилась крупная, словно компенсируя пережитые голодные времена. Дети были очень горды результатами своего труда. С тех пор до сего дня, несмотря на возраст, все члены семьи Фокиных занимаются огородничеством.
Отцу, как работнику райисполкома, полагался паёк. В него входили американские продукты, присылаемые "по лендлизу": мука, топлёное сало, тушёнка, яичный порошок и сахарин. С последним надо было обращаться весьма аккуратно: достаточно было небольшой крупинки этого вещества, как чай становился до горечи приторным.
В сорок третьем завели корову, стали водить поросят. В доме появилось молоко, делали своё масло, солили сало, и в бочках засаливали мясо. Ребятишек наконец-то стало чем накормить, но всё это было уже по возвращении отца.
А первый год войны был для семьи невероятно трудным. Хотя Павел Петрович и присылал полагавшееся семейным красноармейцам денежное довольствие, еды не хватало. Хлеб в магазине - по карточкам, а ещё из товаров - соль и керосин (электричества в Знаменке не было до середины шестидесятых). Иногда, опять же по карточкам, завозили муку и крупы. Ходили в общепитовскую столовую, где бесплатно наливали в бидон похлёбку, в которой плавали отруби и куски сахарной свёклы, и накладывали какую-нибудь кашу, сваренную, естественно, на воде. И этой скудной пище были несказанно рады.
Мама и папа до войны одевались по моде, и у них было много красивой одежды. Чтобы дети не умерли с голоду, Клавдия Григорьевна (мама) стала обменивать вещи на продукты. Манто, шубы, костюмы, туфли и красивые ботики превратились в товары для обмена и в первую же военную зиму обрели новых хозяев. Всё это укладывалось на санки, и мама шла в Воронцовку, Никольское или Саюкино к колхозникам, которые денег отродясь не видели и работали "за палочки", которые впоследствии обналичивались натуральными продуктами. После таких сделок мама приносила домой картошку, сало, пшено, иногда молоко. В такие дни в доме бывал праздник. Ребятишки с удовольствием уплетали толчёную картошку, политую сверху топлёным салом со шкварками.
Чем кормились ещё? Собирали по осени колоски, оставшиеся в поле, которые потом измельчали ручной мельницей, а они были в каждом доме. Это была замысловатая конструкция с механизмом, прилаженном к центру доски, на концы которой с обеих сторон садились старшие из детей - Олег и Вера - и вдвоём вращали рукоятку. Из желобочка сыпалась мука, в которую, чтобы хоть как-то увеличить её количество, добавляли мёрзлую картошку, лебеду и другие измельчённые травы.
Топку тоже добывали с трудом. Если до войны, благодаря бабушкиным денежным запасам и знакомствам, дрова привозили в необходимом количестве, и распилку производили прямо во дворе, то теперь приходилось собирать в лесу хворост и валежник, за которыми с хозяйственными деревянными санками ходила мама. Старший из сыновей, Олег, которому на тот момент было всего восемь лет, никогда не отпускал мать одну. В тёмном зимнем лесу он бесстрашно шёл рядом, по грудь ныряя в сугробы, и стараясь ничем не выдавать леденящий душу страх от светящихся неподалёку глаз и заунывного волчьего воя, доносящегося из-за деревьев. Но, слава Богу, голодные звери ни разу не напали на женщину с маленьким мальчиком в ту морозную снежную зиму. Позже, когда на подворье появилась корова, к дровам и хворосту в качестве топлива добавился навоз.
Очень сильным впечатлением, оставшимся от военных лет и врезавшимся в память на всю жизнь, стали авианалёты на Котовск, где немцы бомбили стратегически важный объект - пороховой завод. Раздавался жуткий вой предупредительной сирены, который был отчётливо слышен в Знаменке. Потом в ночной темноте (бомбардировка, как правило, велась по ночам) появлялись шарящие по небу сполохи света, и доносился грохот наших зениток, ведущих огонь по вражеским самолётам. Было очень страшно. Поднятые с постелей ребятишки, мал-мала-меньше, полностью одетые, каждый со своим узелочком в руке, собранным специально для таких случаев матерью, жались вокруг неё, словно перепуганные птенцы. И так продолжалось до конца каждого налёта, без которых обходилась редкая ночь. Беспокойный период бомбардировок продолжался достаточно долго, вплоть до начала 1942 года.
(Окончание следует)
