Давайте, ребята, закурим перед стартом...

Двадцать пять лет он молчал и ничего не рассказывал даже близким, потому что давал подписку о неразглашении секретной информации. Ведь всё, что было связано с военно-космической деятельностью, считалось в СССР государственной тайной. Потом пришли новые времена, по-иному расставив акценты. И у страны появились новые герои. А прежние остались либо несправедливо забытыми, либо вовсе неизвестными. И всё же космическую мощь нашей державы, как и ратный подвиг народа, - так уж выходит на поверку - не способны затмить ни политические события, ни время.

С той поры минуло уже больше сорока лет. Но в памяти Николая Александровича события того времени запечатлелись настолько ярко и живо, как будто это было лишь вчера. Иногда, оставаясь наедине с самим собой, он, кажется, по минутам мог бы восстановить каждый день из тех двух лет, которые провёл на Байконуре. Так сложилось, что именно там, на легендарном космодроме, проходил срочную службу житель Знаменки Николай Терин. Он считает этот период самым удивительным и значимым в своей жизни, поскольку тогда ему, простому сельскому парню, посчастливилось стать причастным к по-настоящему великим событиям, вплотную приблизиться к легенде. Николай Александрович горд этим и бесконечно благодарен судьбе за столь щедрый подарок.

- Сейчас Байконур сильно изменился, - делится своими наблюдениями мой уникальный собеседник. - Об этом я сужу по современной карте космодрома, которая попалась мне на глаза в одной из центральных газет. А когда-то подобную открытость едва ли можно было представить. Сразу же по приезду на место службы мы, новобранцы, обязаны были сдать фотоаппараты и модные тогда транзисторные приёмники, у кого они имелись, с условием возврата при демобилизации. Если же приходилось покидать периметр нашей части с режимом особой секретности или на территории присутствовал кто-то извне, немедленно поступал приказ снять головные уборы (летом это были панамы), потому как остальная часть формы не имела знаков отличия. Даже в наградных документах не указывали воинские звания, а просто писали: " товарищ такой-то". Дневниковые записи вести запрещалось, а вся переписка подвергалась строжайшей цензуре. По письмам из армии с обратным адресом: Казахская ССР, г. Ленинск-7, - родители могли понять только то, что служу я в ракетных войсках где-то в Казахстане, и тщетно пытались найти хоть на одной из карт пресловутый Ленинск. Довод о том, что город настолько молодой, что даже пока ещё не нанесён на карты, казался вполне убедительным и предупреждал дальнейшие расспросы.
- А теперь вот, пожалуйста, - всё как на ладони, - продолжает Николай Александрович. - Сильно разросся Байконур со времён моей службы и на сегодняшний день занимает площадь около семи с половиной тысяч квадратных километров. А тогда, в 1968-70-м годах, все объекты можно было пересчитать по пальцам одной руки: небольшой полигон Тюратам; военный городок; знаменитая "десятка" - а, по сути, образовательный центр, где располагались филиал МАИ и техникум связи и всего две стартовые площадки для запусков ракет "Восток" (к тому времени они уже устарели) и "Союз". На последней из них, площадке №2 или в просторечье "двойке", и проходила моя служба. А позже, посмотрите, сколько ещё прибавилось объектов. Одних только новых площадок не сосчитать - "Энергия", "Буран", "Протон"…
Николай Александрович - замечательный рассказчик. Слушаешь, и будто воочию видишь два небольших деревянных домика, построенных по типу финских. Мемориальная доска на одном из них сообщает, что здесь жил Сергей Павлович Королёв. А во втором домике гениальный конструктор работал над чертежами, совещался со специалистами, принимал партийных и государственных деятелей, проводил сеансы связи с Москвой. Очень душевный это был человек. Н. Терин ещё застал на Байконуре людей, лично знавших Королёва. Несмотря на высокую должность, Сергей Павлович был на удивление прост, никогда не кичился и не важничал. Он не только не считал зазорным пообедать в солдатской столовой, но и вообще очень уважительно относился к рядовому составу. Осознавая, насколько это серьёзное испытание для человеческого организма в целом, и особенно для психики, Королёв распорядился после каждого запуска давать всем по два выходных дня. Позже, когда Сергея Павловича не стало, время отдыха сократили до одних суток.
На Байконуре немало памятных мест, посвящённых вехам космической эры. Одно из них - обелиск с макетом искусственного спутника земли. На мраморной табличке - надпись: "Здесь гением советского человека начался дерзновенный штурм космоса 4 октября 1957 года". Немного пафосно по нынешним меркам, но, без сомнения, стоит того. Между делом даже подумалось о том, что для возрождения почти утраченного ныне чувства национальной гордости нам всем неплохо было бы вспомнить ломоносовскую традицию каждый успех государства воспевать в торжественных одах.
За два года службы Николаю Терину довелось принимать непосредственное участие в запусках двадцати ракет. Трижды это были спутники, пилотируемые людьми: один раз - с тремя космонавтами на борту, и два - по одному. Остальные были, что называется, "холостыми" - либо спутники связи, либо спутники-шпионы, выполняющие различные разведывательные функции, такие, как фотосъёмка местности, и другие.
О предстоящих полётах космонавтов узнавали предварительно за неделю и, в отличие от "холостых" запусков, перед пилотируемыми все, принимавшие в них участие, сдавали обязательный экзамен. Причём, уже тогда, на рубеже шестидесятых-семидесятых это происходило в форме тестирования. Пред глазами был макет ракеты в разрезе, давалось несколько вариантов ответов, и нажатием кнопки нужно было выбрать правильный. Если ответ был верным, загоралась зелёная лампочка, а если нет, то - красная. Как правило, экзамены все сдавали успешно. Ведь не зря же перед допуском к стартам каждый из солдат проходил три месяца интенсивного обучения в учебных классах МИКа (монтажно-испытательный комплекс). Каждый, среди ночи разбуди, мог с закрытыми глазами рассказать о том, как работают все пусковые системы, какие вещества, в каком порядке и по каким коммуникациям подаются в ракету из пунктов со специфическими названиями: азотная, ресиверная, гелиевая. А веществ, которые после подачи в различные агрегаты и механизмы образуют взрывчатую смесь, отрывающую огромную многосоттонную махину от земли, предусмотрено немало. Заправка ракеты подразумевала подачу керосина, кислорода, азота, гелия, перекиси водорода…В обязанности Николая Александровича входило нагнетание давления силой до двухсот атмосфер в так называемые боковушки, которые отваливаются от ракеты в момент подъёма.
Бывали, однако, случаи, что экзамен не сдавали. Но это, как правило, делалось умышленно теми, кто не выдерживал специфики службы. Далеко не каждому оказывались по плечу неподъёмный груз ответственности, постоянно давящий на плечи; сильнейший стресс, который поначалу испытывали все новички, и ограниченное замкнутое пространство. Обстановку не удавалось сменить ни при каких обстоятельствах. Даже в самоволку рвануть у самых отчаянных не было никакой возможности. С одной стороны - Сырдарья, а с другой - колючая проволока, за которой на много километров - суровые пески Кызыл-Кума, где летом - плюс 50, а зимой - минус 45.
На Байконур часто приезжали генерал-майор Береговой и полковник Николаев (муж Терешковой), участвовали в запусках. Тоже запросто общались с рядовым составом. Бывало, спустятся в бункер, поинтересуются показаниями приборов, между делом пошутят с солдатами. Однажды был случай. Непосредственный начальник Николая Терина, старший лейтенант по званию, попросил его взять автограф у Берегового. Сам никак не мог решиться, неловко ему было. Просьбы начальства, как и приказы, не обсуждаются. Терин подошёл к Георгию Тимофеевичу и подал ему книгу, где предполагалось оставить автограф. Книга, автором которой был лётчик дальней авиации, человек, хорошо знакомый Береговому, называлась "Тучи над Киевом". "Смотри-ка,- сказал Георгий Тимофеевич, - а Васька-то уж книги начал писать!" И спросил: "Как зовут, боец?" "Сержант Терин!" - услышал в ответ. Когда затеявший всю эту операцию старлей открыл книгу, то на титульном листе прочёл: "Сержанту Терину на память о годах службы. Генерал-майор Береговой". Так и достался автограф тому, кто за ним ходил.
А ещё любили отцы-командиры космической авиации петь вместе с солдатами. Одна песня была очень модной тогда: "Давайте, ребята, закурим перед стартом, у нас ещё в запасе четырнадцать минут…". Несмотря на то, что пел её знаменитый тогда Юрий Гуляев, песню не любили, потому что она совершенно не соответствовала действительности. Какое там "закурим", когда вокруг всё настолько взрывчато и огнеопасно, что даже подковки на сапоги, обязательный по уставу во всех других частях атрибут, были на Байконуре запрещены, так как при трении о бетон могли высечь искры. И какие там ещё "четырнадцать минут", если последний персонал покидает фермы обслуживания на рубеже пятнадцатиминутной готовности до старта. Так что большей популярностью пользовался армейский фольклор - песни, в которых правдиво рассказывалось о жизни ракетно-космических войск. О том, например, как при взрыве едва взлетевшей ракеты погиб маршал ракетных войск и артиллерии Неделин, а вместе с ним ещё сто человек рядового и офицерского состава. Реальный инцидент, произошедший в 1960 году.
До сих пор, словно кадры кинохроники, перед глазами Николая Александровича оживает картинка, как трое космонавтов с небольшими чёрными чемоданчиками идут от автобуса к старту. Как становятся на специально размеченные для них на бетоне места с пометкой "к". Как командир чётким голосом сдаёт рапорт: "Товарищ председатель комиссии! Экипаж из трёх человек в составе Хрунова, Горбатко и Волынова к выполнению правительственного задания готов!" Эта дата, 15 января 1961 года, сохранилась на задней корочке водительских прав. Записи о датах запусков, свидетелем которых он был, Николай Терин оставил на таком необычном носителе вопреки всем запретам. Они, благодарность без указания воинского звания да пара любительских фотографий, сделанных исподтишка, - вот и всё, что осталось на память о годах службы, прошедших под покровом строжайшей тайны.