Лента новостей
Статья15 июля 2013, 15:59

Последний вылет тяжёлого бомбардировщика

На страницах районной газеты мы неоднократно обращались к истории 1-го гвардейского авиаполка дальнего действия им. Н.Ф. Гастелло, который в годы Великой Отечественной войны базировался около станции Никифоровка. В серии публикаций в 2010 году проследили дальнейшую судьбу этой славной части, вплоть до её расформирования в Узбекистане в 1990-х годах. Однако в истории полка немало страниц, до сих пор остающихся неизвестными нам и нашим читателям. Теперь, благодаря энтузиасту из Брянска Валерию Кожухову и подполковнику запаса Виктору Алёшину, разыскавшим и предоставившим редакции письма и документы, одним белым пятном стало меньше.




Пропавший борт №63


Если одним экипажам 1-го гвардейского авиаполка довелось пройти всю войну и выжить, получив впоследст­вии заслуженные награды, глубокую признательность со­вре­менников и потомков, то многие другие лётчики погибли в бою или умерли от ран. Судьба некоторых экипажей сложилась ещё более трагично, даже не смотря на то, что некоторым лётчикам из их состава удалось выжить. Од­ним из таких экипажей ко­мандовал гвардии капитан Матвей Ксенофон­то­вич Жу­ра­в­лёв, кавалер орденов Ленина и Красной Звезды.
9 мая 1943 года тяжёлый бомбардировщик ТБ-3 с бортовым номером 63 поднялся с аэродрома Никифоровка и взял курс на Брянск, занятый в то время фашистами. Целью налёта был собор в центре города, превращённый врагами в важный военный объект. Остав­шиеся на земле товарищи возвращения экипажа Журавлёва так и не дождались. «В ночь с 9 на 10.5.43 не вернулся с выполнения задания», — значится в именном списке безвозвратных потерь начальствующего и ря­дового состава частей 5-го авиакорпуса дальнего действия, в который входил 1-й гвардейский полк. Лишь много времени спустя стала известна судьба пропавшего самолёта и всех, кто находился на его борту.
В экипаж не вернувшегося с задания ТБ-3 входили во­семь человек. Это командир корабля гвардии капитан М.К. Жу­равлёв. Пилот — младший лей­тенант И.П. Буря. Млад­ший лейтенант И.М. Демид­кин, штур­ман корабля. Сер­жант В.И Рычков, воздушный стрелок-радист. Техник-лейтенант Я.Ф. Кисленко, борттехник. Стар­ший техник-лейтенант М.И. Григорьян, бортмеханик. Воз­душ­ные стрелки старший сержант В.Ф. Комис­саров и старшина Ф.А. Про­хоров. Ше­стеро из них погибли в ту же ночь 9 мая, не дожив ровно два года до Победы — день в день. Выжили только удмурт Матвей Ксенофон­то­вич Журавлёв и уро­­женец Алтайского края Иван Пав­ло­вич Буря. Подроб­ности об обстоятельствах гибели бомбардировщика мы зна­ем с их слов.


Рассказ пилота

«Я, тогда 19-летний пи­лот, сделал 6 вылетов на Ста­линград (а всего 17) (…). А вылет на город Брянск в ночь с 9 на 10 мая 1943 года стал роковым. Отбом­бив­шись, мы уже готовились возвращаться домой, но вдруг раздалась стрельба, самолёт затрясло, он перешёл в пике. Штурман Демидкин на­клонился вперёд, чтобы стрел­ку компаса поставить на обратный курс, а потом как-то странно откинулся назад и упал в свою кабину. Вероятно, он был убит.
Командир корабля Журав­лёв, вертевшийся в это вре­мя во все стороны, осматривая небо и следя за вражескими «Мессерами», «маячил» мне руками. Я никак не мог понять, что с самолётом, и всё пытался вытянуть его из пике, но штурвал болтался, не слушалось управление.
Вдруг Журавлёв перелез через меня и вывалился наружу. Только теперь я понял, что он хотел от меня: он давал руками знаки, чтобы я прыгал, что самолёт падает и его спасти невозможно. Так наш самолёт был сбит.
Я подтянулся руками за козырёк, и мгновенно потоком воздуха меня вырвало наружу. С трудом нащупал кольцо, которое выпало из гнезда, потянул обеими руками — парашют раскрылся. И тут же я загремел по верхушкам сосен, зацепился за одну из них стропами парашюта и повис над землёй», — со­об­щал Иван Буря много лет спустя в переписке с руководителем группы «Поиск» 41-й шко­лы города Брянска Та­марой Гордеевной Кузиной.
Тем временем горящий бомбардировщик уже рухнул наземь недалеко от берега лесного озера (на этом месте впоследствии был установлен памятник). Остальные члены экипажа были убиты ещё в самолёте очередями «Мес­сер­шмиттов» или не успели покинуть самолёт, так как их места располагались менее удачно. Журавлёва и Бурю спасли бронированные спинки кресел, защитившие от пуль. Помогло и то, что в ТБ-3 места командира и пилота располагались в открытой кабине, из которой проще было выпрыгнуть.
К счастью, до поверхности зацепившемуся за дерево лётчику оставалось недалеко. Раскрыв замок, он освободился от строп и спрыгнул на землю. Как он сам признавался впоследствии, тишина леса после рёва самолёта показалась младшему лейтенанту могильной. Иван Буря, ничего не зная о судьбе товарищей, сразу же принял решение двигаться на северо-восток, к далёкой линии фронта. Бегом пересёк какую-то железнодорожную линию и снова углубился в лес. День переждал в чаще, просидев на кочке, а с наступлением темноты пошёл дальше.


В брянских лесах

Весна в тот год стояла сырая и холодная, да к тому же лётчик часть пути шёл по воде, чтобы сбить со следа собак, если их пустят за ним в погоню. В итоге меховые унты промокли и раскисли, идти пришлось босиком.
«Встречал в лесу выж­женные деревни. Вернее, ме­сто от них и кое-где печки стоят, а стен нет (…). В одной из таких печек — какая-то аккуратная, закрыта заслонкой — я открыл, и там, в белом узелке, жменька пшена. Так я его проглотил, не почувствовав, и это было всё, что ел за неделю», — с горечью вспоминал Иван Пав­лович.
Путешествие растянулось на целую неделю, но завершилось не так, как рассчитывал молодой пилот.
«Ночь, темнота, холод. В желудке у меня за это время ничего не было. И вдруг на фоне чёрного неба я увидел силуэты двух человек с оружием и услышал родной русский говор. Радость охватила меня. Наконец-то я вышел к своим. Наверно, партизаны. Пришлось обнаружить себя, спросить:
— Кто вы?
— Свои, свои! Выходи, — услышал я в ответ. — Мы отведём тебя куда надо.
И привели в землянку (та­ких бугорков — землянок — оказалось немало в этом мес­те, и обнаружить их было непросто, верх их был наравне с землёй). У моих сопровождающих голоса были ра­достные, возбуждённые. А, переступив порог землянки, я обомлел. За столом сидел не­мец», — вспоминал лётчик.
Как выяснилось, встретившие Ивана Бурю люди оказались власовцами — изменниками, служившими фашистам и помогавшими истреблять собственный народ. За пленение лётчика они получили премию. А для него с того дня начались бесконечные месяцы и годы неволи, наполненные унижением, болью и лишениями. Поначалу ему ока­зали медицинскую по­мощь, так как ноги пилота были сбиты в кровь и изранены многочисленными занозами. Но под позорное знамя власовцев он встать не захотел. А с пленными, не пожелавшими изменить Родине и перейти на сторону врага, нацисты обращались с чудовищной жестокостью.


Участь командира

Матвею Журавлёву (кстати, сам он предпочитал называть себя Михаилом, так как настоящее имя считал неблагозвучным) повезло ещё меньше. Покидая горящий самолёт, он обжёг руки. При раскрытии парашюта, в момент динамического удара, стропы самортизировали и командира ко­рабля подбросило вверх. В итоге он запутался ногой в одной из лямок, а освободиться уже не успел, так как высота была небольшой — лётчики покинули машину буквально в последние мгновения.
Мягко приземлиться в та­ком положении Журавлёв не мог — он так сильно ударился спиной о ствол дерева, на котором повис парашют, что изо рта и носа у него хлынула кровь. Гвардии капитан потерял сознание, а очнулся уже в плену у фашистов.
Состояние его оказалось тяжёлым — у раненого лётчика началось заражение. Но немцы, которые были не прочь заполучить в пособники офицера дальней авиации (избавиться от документов и наград у него, естественно, возможности не было), долго его лечили и сумели поставить на ноги. А когда поняли, что предателем Журавлёв всё равно не станет, отправили его в концентрационный лагерь.
«Папа несколько раз пы­тался бежать, но его ловили, пытали, мучили, били и пересылали каждый раз в лагерь более строгого режима.
Так он прошёл всю Бе­лоруссию, Польшу, Герма­нию. Последним его лагерем был Дахау, о котором папа говорил, что страшнее только ад. Там его освободили американцы», — писала со слов Матвея Ксенофонтовича его дочь Любовь Пархомчук в 1997 году, когда самого Жу­рав­лёва уже не было в живых.


Встреча в аду

Похожая участь ждала и Ива­на Бурю. После долгих злоключений он также оказался в одном из лагерей смерти в Германии, откуда его вызволили союзники и помогли вернуться домой.
В другом концлагере, в польском городе Лодзь, в годы германской оккупации называвшемся Лицманштадт, Иван Павлович встретился со своим командиром.
«Находясь в карантинном отделении, я как-то подошёл к проволочному заграждению, отделявшему от общего ла­геря. Я услышал радостный возглас:
— Ваня! Это ты?! А я думал, что ты погиб!
Это был Журавлёв. По его щекам текли слёзы. Мы оба плакали», — признавался ветеран в своём письме.
Некоторое время оба лётчика содержались вместе, но вскоре их развели по разным лагерям, и на Родину они возвратились по отдельности и в разное время.
По свидетельству дочери капитана Журавлёва, её отец после плена вернулся к своим и продолжал сражаться до конца войны, а 9 мая был арестован и отправлен для проверки уже в советский лагерь. Видимо, Любовь Матвеевна что-то перепутала, так как концлагерь Дахау, где нацисты ставили над заключёнными медицинские опыты, был ос­во­бождён американцами 29 апреля 1945 года, всего за де­сять дней до окончания вой­ны. А его узники находились не в том состоянии, чтобы немедленно вернуться в ряды действующей армии. К тому же, в карточке, которую заводили на каждого военнопленного, значится, что Мат­вей Журавлёв прибыл на проверочно-фильтрационный пункт НКВД только 22 июня 1945 года.
Но, как бы то ни было, Мат­вей Ксенофонтович сумел доказать, что Родину не предавал, а в плен попал по сте­чению обстоятельств, и вскоре его отпустили. Однако путь в небо и ему, и Ивану Буре оказался закрыт.


Возвращение на Родину

В СССР сталинского времени побывавших во вражеском плену власти, мягко говоря, не жаловали. Если значительная часть прибалтийских эсэсовцев, зверства которых ужасали даже немцев, не по­лучили после войны даже символических сроков заключения, то многие из воинов Красной армии, и без того хлебнувшие горя в немецком плену, впоследствии сгинули в сталинских лагерях. А уж унижения и ущемления элементарных прав досталось сполна каждому из них. Не стали исключением и выжившие чле­ны экипажа злосчастного ТБ-3.
М.К. Журавлёву, служившему в военной авиации с 1933 года, совершившему 204 боевых вылета, награждённому орденом Красной Звезды и орденом Ленина (одним приказом с А.Н. Боднаром), разлука с небом далась особенно тяжело.
«Для него началась новая жизнь после войны. Он, бесконечно влюблённый в авиацию, понял, что никогда уже не бу­дет летать. Никто не брал бывшего пленного на работу. Отец переквалифицировался, трудился на самой тяжёлой работе. Он, образованный, грамотный человек, кем только не был.
Потом наступила «хрущёвская оттепель», ему ста­ло немного легче, а затем его жизнь стала налаживаться. К концу жизни папа руководил всей производственной базой Гидрометцентра СССР», — вспоминает об отце Любовь Пархомчук.
Матвей Ксенофонтович Жу­равлёв скончался от сердечного приступа в 1980 году, оставив после себя единст­венную дочь и двух внуков. А его младший боевой товарищ Иван Павлович Буря ещё в конце 1990-х годов проживал с супругой в Семипалатинске, имел двоих детей, внуков и правнуков.
«Вернувшись домой, уз­нал, что две похоронки на меня получили мои родители, а алтайская районная газета не так уж давно включила меня в «Книгу Памяти».
Но я жив!!! Жив всем смертям назло. Так судьбе угодно было распорядиться.
После возвращения пы­тался вернуться в авиацию, но не удалось: у меня не было нужных документов (лётной книжки), расположение полка я не знал и запрос сделать не мог. Ещё в школьные годы я увлекался рисованием, вот и решил посвятить себя этому делу. Закончил Алма-Атин­скую художественную студию, был (…) тарифицирован художником-оформителем I категории и в этом качестве проработал до выхода на пенсию в 1983 году», — писал Иван Буря в 1997 году.

Шестеро погибших членов экипажа Журавлёва захоронены близ города Брянска. На месте их гибели установлен памятник (Номер борта на памятнике содержит ошибку — лишнюю единицу: "163". В годы войны самолётам присваивали только двузначные номера, — прим. В.Н. Алёшина.). Он находится примерно в 20 километрах от го­рода, на берегу озера Ков­шовское. Там же захоронен эки­паж ещё одного ТБ-3, сбитого в тех местах. Иван Пав­лович Буря всё-таки побывал на месте гибели своих товарищей в 1997 году благодаря активной помощи Т.Г. Кузиной. Вместе с ним цветы к памятнику лётчикам возложила и Г.М. Григорьян, дочь бортмеханика М.И. Григорьяна. Жив ли И.П. Буря в настоящее время, нам не известно.


Наша справка

Тяжёлый бомбардировщик ТБ-3 разработан в ЦАГИ в 1930 году под руководством конструктора Андрея Тупо­лева, а в 1932 году принят на вооружение. Гражданская мо­ди­фикация этого самолёта имела обозначение АНТ-6.
Машина оснащалась 4 поршневыми двигателями, размах крыла 39,5 метра, скорость её не­много не дотягивала до 200 километров в час, практическая дальность — 1350 километров, а боевая нагрузка до­стигала 5 тонн. Экипаж — 6-8 (иногда до 11) человек. ТБ-3 вооружался несколькими пу­лемётами калибра 7,62 миллиметра. На тот момент был крупнейшим в мире серийным самолётом.
ТБ-3 задействовался по­чти во всех военных конфликтах с участием СССР 1930-х — первой половины 1940-х годов. Хорошо показал себя в операции против японцев на Халхин-Голе. Но к концу 1930-х морально устарел. В 1939 ма­шину собирались снять с во­оружения, од­нако сначала Финская, а за­тем Великая Оте­­чест­вен­ная войны помешали это сделать. Фактически ТБ-3 прослужили до 1946 го­да, хотя уже с лета 1943-го их начали заменять в действующих час­тях более современными Ли-2 и отправлять в тыл для ис­пользования в учебных и транспортных целях.

Материалы предоставлены подполковником ВВС в отставке В.Н. Алёшиным.
Использованы фото с сайта retrovtap.ru

Автор:Дмитрий Хатунцев