Глаз - алмаз

ШУСТРО опираясь на палку-клюку, помогая ею переставлять опухшие старческие ноги, тётка Груша, шмыгая калошами, пересекла проезжую дорогу. Тяжело стала подниматься тропинкою вверх по улице села. Идя вдоль домов, шевелила гневно губами, как бы разговаривая сама с собою. Возле небольшого домишки Шебекиных приостановилась и, переведя дух, решительно направилась к входной двери.

Александр Шебекин, сельский электромонтёр, попал в Васильево случайно. Когда закончилась война, вернулся он на родину, а родителей нет, умерли. Дом со старым садом, да и весь их проулок, сожгли немцы. Куда парню податься? Подумал и решил поехать к однополчанину, тот настойчиво приглашал к себе, в Тамбовскую область. Встретили гостя приветливо. С недельку парни погуляли, а уж на следующей познакомили Александра с милой и симпатичной девушкой - Ниной. Александру она показалась добросердечной, ласковой. Стали они встречаться. Нина оказалась к тому же заботливой и хозяйственной девушкой. Это расположило парня к ней. Неловко проживаться у друга, там своя семья и не маленькая. Вот и предложил Александр Нине пожениться. Она ответила согласием. Надо сказать, многие местные девчата посматривали на боевого фронтовика, льнули к нему, заигрывали. Но сложилось с Ниной. Так-то!

Пришёл он с вещмешком на плече в маленький дом под соломенной крышей, где жила его избранница со старенькой, сгорбленной бабушкой. Начали потихоньку приживаться - притираться. Характеры друг друга познавать. Через год старушка померла, и внучка с мужем стали полноправными хозяевами. Мирно да ладно прожили вместе четыре года. Домишко подлатали, перекрыли крышу, палисадник новым штакетником огородили. Всё хорошо, только вот детишек Бог не дал. Это огорчало обоих.

Нина днями на работе, а Александр с «кошками» на боку, смотанными проводами через плечо и большой брезентовой сумкой с инструментами ходил по селу из дома в дом, прокладывая новую проводку, меняя старую, подключая к электричеству, ловко уцепившись «кошками», зависал на столбе.

РАСПАХНУЛАСЬ дверь, и тётка Груша, отдуваясь и тяжело дыша, ввалилась в кухню Нины. Облокотившись спиною о дверной косяк, с придыханием заговорила:

- Бёгла да тябе, аж задвахнулася! Вота Нинка чаво! Мужик твой чичас у Нюрки. Он к ей уж пару дён ходить. Чаво повадилси? Баба яна шалая, сама, поди, знаешь. Не к добру ета. Я ихнего брата, мужука, чую! У самой пять мужей было. Оне для мяне, как облупленыя! Примай меры, уведёть ведь Сашку твово!

Нина так и застыла посреди комнатки с полотенцем в руках. Жар бросился в лицо, в висках застучало. Лихорадочно перебирая непослушными от волнения пальцами, развязала фартук, кинув его на табурет, выскочила опрометью из дома, не сказав ни слова тётке Груше.

Нюрка в селе слыла женщиной свободного нрава, к тому же певуньей и хохотушкой. Мужчины к ней так и липли. Жила, точно плыла по течению, и куда её вынесет - не задумывалась. Была она вдовою. Замуж выходила буквально перед войной, за неделю. Не успела войти во вкус семейной жизни, как осталась одна. Теперь, в мирное время, когда мужиков недостаток, замуж трудно выйти, а так, чтобы пообщаться, это - пожалуйста! К ней мог притулиться любой мало-мальски приличный заезжий или командировочный, да и местные тоже не зевали.

- А что? - рассуждала она, - чем я хуже других баб? Пусть поделятся, не убудет с них, поди?

Тётка Груша, живя напротив Нюрки, из окна, да и с крылечка, могла наблюдать всю личную жизнь вдовы и полученную информацию добросовестно, не упуская подробностей, разносила по соседям, да и подальше.

Багровея лицом, Нина буквально неслась вниз по улице, теряя домашние тапки с ног. В конце концов она их скинула вовсе и продолжила путь босиком, взбивая и поднимая вверх уличную сыпучую, мягкую пыль. Сердце прыгало, бешено колотясь, готовое вырваться, и Нина держала его, сплетя руки, приложенные к груди.

- Не позволю! Не позволю! Мой он, только мой! - проносилось в голове женщины.

Подбежав к Нюркиному дому, взлетела на крыльцо и, резко распахнув дверь, которая оказалась не запертой, ворвалась, точно ураган, в коридор. В этот момент, видимо, услышав посторонние звуки, Нюрка встала на пороге перед непрошенной гостьей, но Нина оттолкнула-оттеснила хозяйку в сторону и вихрем влетела в комнату, тут же оторопело замерев в проёме двери.

Когда бежала по улице, готова была увидеть ужасающую сцену измены, которую успело нарисовать её воображение. Но застала вполне мирную картину. Перед нею, на табурете, стоял муж и, не спеша, вкручивал лампочку в патрон. По потолку и стенам тянулись новые, только что проложенные белые провода с маленькими фаянсовыми изоляторами. На полу кучей лежали снятые, как высохшие водоросли, старые, грязно-жёлтые. Нине стало стыдно. Речь, родившаяся в голове, которую желала она бросить в лицо изменнику, присохла к языку. До боли стиснутые кулаки, которыми Нина вознамерилась дубасить разлучницу - разжались.

- Ты чего пришла? - спросил Александр.

- Да я это, как её... Когда обедать-то придёшь? Греть ли щи? - не найдя другого убедительного довода, оправдывающего вторжение, промямлила Нина.

- Грей! Скоро буду, - коротко ответил Александр и принялся сматывать провода.

Не обращая внимания на хозяйку дома, Нина быстро прошмыгнула мимо неё и лишь на улице вдохнула полной грудью.

- Как стыдно! Ну, тётка Груша, погоди у меня!

Собрав по пути растерянные тапки, она устало и опустошённо возвращалась домой.

НА СКАМЕЕЧКЕ у стены дома её с нетерпением поджидала тётка Груша. Широко расставив ноги, она пристроила между ними свою клюку и, возложив на неё обе пухлые руки, положила подбородок на них, так удобнее ждать.

- Ну, чаво тама? - с нетерпением спросила она Нину.

Еле сдерживая гнев, с желанием просто размазать эту вездесущую сплетницу по стенке, Нина всё же грубовато ответила:

- Да ничего! Работает человек! А ты, тётка Груша, заканчивай совать свой нос, куда не просят! До всего есть дело! Пол села сплела!

- Ты, Нинка, давай не хордыбачься, не наскакавай на мяне. Я в жисть никому не брехала. Взаправду табе сказываю - меж ними чавой-та есть! Помяни мою слово! У мяне глаз-алмаз!

- Шла бы ты домой, от греха, со своим глазом! - в сердцах выкрикнула Нина и, зайдя в дом, резко захлопнула дверь.

- Вот и делай людям добро! Оне ж табе и обидють! - покачала головой тётка Груша и с сожалением добавила: - Дура-баба, пожалеить, што не послухала. Да уж видать позна будить.

Примерно через час пришёл Александр. У Нины всё приготовлено на столе к обеду. Она быстро налила в миску горячие щи. Но муж есть отказался, помылся и, сказавшись уставшим, лёг на постель. Нина чувствовала себя виноватой, одинокой и несчастной.

С женой Александр не разговаривал, казался обиженным, а недели через две, собрав в вещмешок своё нехитрое имущество, перебрался на постоянное место жительства к Нюрке. Нине причину ухода он не объяснил, да и что тут скажешь - зацепила, видимо вдовушка, крепко зацепила.

…Сидя на скамейке у ворот, в окружении таких же, как и сама подружек, тётка Груша грызла крупные серые семечки и уздечка из шелухи, скрепленная слюною, свисала аж до груди. Потом, не выдерживая свой вес, срывалась и падала в подол платья. Тут же формировалась новая. Это особый шик - так-то грызть, не все умели, а вот тётка Груша - да! Ловко у неё это получалось!

Иногда она прерывалась и, утерев ладонью губы, глубокомысленно произносила:

- А я чаво ей сказывала, Нинке этай! Не послухала совету, накинулася, наорала. А вот помянитя мою слово, вскорости Нюрка будить на сносях! Дажа не смейтя сумлеваться, точней и не бываить. У мене глаз-алмаз!