Лента новостей
Статья3 ноября 2015, 10:50

"Всё это - мой дом и моё Отечество"

Тяжёлые испытания принёс священнослужителям православной церкви 1918 год. На их долю выпали невероятные по жестокости расправы, расстрелы и мучительные страдания. Настоятель Русской православной церкви патриарх Тихон в одном из посланий Советам народных комиссаров в октябре 1918 года писал: «Казнят епископов, священников, монахов и монахинь, ни в чём не повинных, а просто по огульному обвинению в какой-то расплывчатой и неопределённой контрреволюционности…».

Трагические события, которые произошли в 1918 году, не обошли стороной наш район. К сожалению, в документах районного архива не сохранилось подробной информации о расстрелянных священниках. Извест­но только одно, что их постигла та же учесть, что и многих других. Вот имена новомучеников: священники Алексей Доброхотов и Александр Дмитриевский, диакон Василий Челнавский, псаломщик-диакон Иоанн Колчев. Были среди расстрелянных и другие…

В ноябре этого года исполняется 97 лет с тех далёких событий. Мы предлагаем вашему вниманию фрагменты из книги «И дым Отечества», написанной нашим земляком, поэтом, прозаиком, членом Союза писателей России Аркадием Макаровым, который рассказал о событиях 1918 года и расстреле причта Свято-Троицкого храма.

Грустно что лето осталось где-то там, далеко-далеко, откуда нет возврата. За сеткой долгих и нудных дождей незаметно, как вражеский лазутчик, короткими перебежками подкралась осень. Над бондарским погостом кружат большие беспокойные и крикливые птицы. Как только я ступил за ограду кладбища, они тут же снизились и расселись по крестам, внимательно наблюдая за мной. Когда я двинулся дальше, птицы, соскакивая с крестов, услужливо засеменили впереди, будто показывая дорогу к печальному и родному месту. За небольшой, сваренной из стальных прутьев оградой нашли вечное пристанище мои незабвенные родители: на крохотном бетонном обелиске фотография смущённо улыбающейся матери, а рядом, слева, на жестяном овале горделиво взирающий на этот мир отец. Я тихо присел на врытую в землю скамью. Всё это - мой дом и моё Отечество…

Резкие, скрипучие звуки бесцеремонных пернатых не давали мне поговорить с родителями.

Птицы, христарадничая, расположились возле меня. Из-за своей всегдашней недальновидности я пришёл на кладбище без гостинцев - так получилось. Поднявшись со скамьи, вывернул карманы, показывая чёрным монахам, что у меня ничего нет. То ли испугавшись моего резкого жеста, то ли действительно поняв, что от меня ждать нечего, они разочарованно взлетели и, снова ворча и переругиваясь, закружили над тополями и зарослями буйной сирени, плотной, упругой стеной отгораживающей старую часть погоста от новой. Там, на старом кладбище, тогда ещё так буйно не заросшем сиренью, мы пацанами играли в любимую игру тех лет - войну, прячась в старых полуразрушенных склепах, давным-давно построенных именитыми людьми Бондарей.

Во время гражданской бой­ни и коллективизации эти убежища спасли не одну жизнь. Здесь мой дядя, ныне здравствующий Борисов Николай Степанович, двенадцатилетним подростком несколько дней и ночей сторожил семейный скарб от большевистского разграбления. Дядя рассказывал, как, холодея от страха, он задами и огородами сносил и прятал в один из склепов не очень уж и богатые пожитки. Комбед подчищал всё. Когда к моему деду пришли описывать имущество, часть его была уже надёжно припрятана. Это и дало возможность пережить зиму моей матери с семьёй.

Дядя Коля ещё говорил, что разъярённый председатель комбеда Иван Грозный, так звали у нас на селе одного из самых жестоких борцов за чужое добро, сорвал с гвоздя понравившийся ему ременный кнут, а когда мальчишка, плача, вцепился в него всей детской силёнкой, доблестный коммунист черенком кнута, борясь за правое дело, размозжил мальчику губы.

Ho… это другая тема. Всё минуло и заросло быльём, как кладбищенской сиренью. Такой сирени я нигде больше не встречал. По весне голубыми и розовыми шапками наряжалась она, встречая печальные шествия и, прощально покачиваясь, провожала в последний путь очередного бондарца. Вон их сколько тут улеглось молчаливо и безропотно в родную землю, которую они ласкали и холили при жизни, а теперь вот накрылись ею - и не докричишься. Слабые и сильные, правые и неправые, все они тут рядышком, посреди колосистого поля, на островке скорби. Кресты, кресты, кресты...

Правда, на некоторых могилах встречаются и звёзды - судьба сама распорядилась: кому под крест, кому под звезду...

Неподалёку от моих родителей под высеченной на чёрном мраморе звездой нашёл упокоение профессиональный партийный работник, отчим моего друга, - Косачёв Иван Дмитриевич. Да будет ему пухом земля наша! Учился на актёра, а вот, поди ж ты, пришлось играть на партийных подмостках в театре абсурда. В раннем детстве он познакомил меня с тогда ещё запрещённым Есениным, и я всю жизнь благодарен партийцу за это. Со мной, мальчишкой, он говорил всегда, как с равным, и тогда ещё пробудил во мне страсть к поэзии и литературе. А сколько потом в затяжных застольях было разговоров о политике, жизни, об искусстве! Я всегда, когда бываю здесь, захожу к нему поклониться и, вздохнув, вспомнить прошлое.

За зелёной стеной сирени, возле задернённого вала, отделяющего погост от поля, теснятся высокие, ещё не тронутые осенней позолотой деревья. Эти тополя были посажены в шестидесятых годах на заброшенной и неприбранной братской могиле сердобольными женщинами, среди которых была и моя мать.

Прислонившись плечом к тополю, над братской могилой стоит слегка покосившийся, кованый из полос стали чёрный крест. Его делал мой дядя, тот, исхлёстанный любителем цыганских кнутов. Красный бондарский царь Иван Грозный с партийным благословением на разбой яро защищал права местной, почему-то всегда нетрезвой голытьбы, не забывая при этом и о себе. Но не про то сегодня. Не про то…

Под этим плоским, чёрным, с остроконечным распахом крестом лежат в земле невинные люди, попавшие под Серп и Молот большевистского Молоха. На жестяной дощечке, прикреплённой к кресту, чёрным по белому написано: «Здесь покоится прах рабов Божьих, убиенных в 1918 году, 24 человека: иерея Алексея, иерея Александра, диакона Василия, ктитора Григория, раба Михаила, Фёдора, Антипа и других неизвестных рабов. Мир праху вашему. Спутник, отдохни, Помолися Богу, Нас ты помяни».

И я пришёл сюда, чтобы помянуть их в своём очерствевшем под жизненным ветром сердце. Мир праху вашему, рабы Божьи! Ктитор Григорий и раб Михаил - мои кровные родственники по матери. И нашей кровью умывала руки большевистская сволочь в ноябре 1918 года нагрянувшим в Бондари карательным отрядом.

СПРАВКА "НТ"

Аркадий Макаров ­ поэт, прозаик, член Союза писателей России. Уроженец Бондарского района. Первые публикации относятся к школьным годам. По образованию инженер­механик. После окончания Там­­бовского государственного института химического машино­­строения трудился на инженерно­тех­нических дол­жностях в мон­тажных орга­­низациях. Неодно­кратно печа­тался в журналах «Роман­газета», «Аврора», «Наш сов­ременник», «Российский ко­­локол», «Подъём», «Бельские просторы», «Литературные нез­накомцы», в альманахах, коллективных и авторских сбор­­никах Воронежа, Тамбова, Во­­логды, Москвы, в «Ли­­тературной газете», в «Лите­ратурной России», других изданиях.

Продолжение следует...
Автор:Валентина Шишкина