(Продолжение. Начало в № 44)
До весны 1940 г. позиция командования ВВС относительно ТБ-3 являлась однозначной: самолет полностью устарел, ни на роль бомбардировщика, ни на роль десантно-высадочного самолета он уже не годен. Предполагалось отобрать машины поисправнее для военно-транспортной авиации и ГВФ, а остальные – списать. За год из ВВС хотели изъять в общей сложности 330 ТБ-3. Это при том, что на 1 февраля 1940 г. их общий парк составлял 509 самолетов, из них 100 неисправных. Из всего этого количества непосредственно в строевых частях находилось 459 ТБ-3 (из них 92 неисправных). Уже готовилось решение о полном снятии этого типа с вооружения.
Но уже летом 1940 года курс начал резко меняться. Становилось ясно, что вступления в большую войну не избежать. И при этом планы бурного расширения ВВС срывались, промышленность не успевала насытить их современной техникой. Многие дальнебомбардировочные полки, формируемые в 1940 г. и по плану вооружаемые ДБ-ЗФ и ДБ-240, не получили вообще ни одного самолета.
В этих условиях нельзя было пренебречь большим флотом еще более или менее годных ТБ-3. Если они не могли уже бомбить днем, то еще вполне могли делать это ночью. Этому способствовал большой ресурс планера туполевской машины, который неоднократно продлевался, причем каждый раз оказывалось, что это вполне обоснованно. Другое дело, что выпуск этих самолетов давно был прекращен, запчастей не хватало, да, собственно, никто и не ставил задачи поголовного доведения самолетов до боеспособного состояния, раз их собирались списывать.
Общую устарелость ТБ-3 отрицать было невозможно, и использовать его собирались только за неимением лучшего. В июле 1940 г. ТБ-3 старшего лейтенанта И. А. Малькова из 8-го тяжелого бомбардировочного авиаполка, обходя грозу, сел на аэродром не восточнее, а западнее Бреста – у немцев. Механики люфтваффе машину аккуратно зачехлили. Экипаж препроводили в штаб и попросили временно сдать личное оружие, а затем накормили в офицерской столовой. Разобравшись, немцы в тот же день отпустили самолет, выдав командиру справку с печатью, что претензий в связи с навигационной ошибкой не имеют. Интересно не это, а то, как рассматривали немецкие летчики «летающий барак» на своем аэродроме. О том, как назвали самолет, рассказал механик бомбардировщика, немного владевший немецким языком. Да, впечатление было совсем не то, с которым глядели на опытный ТБ-3 офицеры рейхсвера в 1931 г. (История ВОВ 1941-1945гг.)
Личный состав полка, в котором Александр Авдеев проходил службу, понимал, что время таких самолётов заканчивается. (Немцы в первый день войны подвергли жесточайшей бомбардировке все аэродромы, где располагались современные СБ-3 и Пе-2, и не трогали до поры до времени аэродромы базирования ТБ-3, считая их безвозвратно устаревшими.) Все мечтали пересесть на более современный СБ-3 и созданный в 1940 году пикирующий бомбардировщик Пе-2. В 1941 году Александра переводят в полк, который стоял под Витебском. Штурманом у него был украинец Пётр Стреленко, всегда весёлый, жизнерадостный. Про таких в народе говорят – рубаха парень, но когда приходило время занимать своё место в кабине самолёта, он буквально на глазах преображался, становясь серьёзным и сосредоточенным. Экипаж Александру тоже понравился – у всех был большой налёт на этом самолёте, каждый в совершенстве владел своей лётной специальностью и дорожил честью своего корабля. Уже через неделю экипаж участвовал в ночных полётах на боевое применение и превосходно справился с поставленной задачей. Все были рады тому, что никто из них не сплоховал, и что новый командир тоже оказался толковым мужиком. Но Александр не выказывал бурной радости. Пётр после полёта, вновь превратившийся в весёлого рубаху парня, с удивлением посмотрел на него и спросил: «Командир, ты почему такой невесёлый, почему не радуешься вместе со всеми?». «Видишь ли, Петро, в чём дело. То, что мы без огневого противодействия противника в ночных условиях провели бомбометание – это ещё ни о чём не говорит. В настоящей войне будет море огня, и тогда станет намного труднее, и не факт, что будем летать только ночью, думаю, противник не даст нам такой роскоши, придётся и днём летать, а это значит – будут повреждения, и с этими повреждениями нужно будет добираться до своего аэродрома. Поэтому начнём учиться летать с одним отключённым двигателем». «Здорово, командир, мы об этом давно мечтали!». «Знаю, ваша мечта сбылась, а то война начнётся, а мы не готовы. Решено начать с нас. Когда мы освоим, а я на все сто процентов уверен, что у нас всё получится, за нами пойдут другие. Ты как, согласен со мной?». Пётр левой рукой тёр подбородок, словно говоря: «Вот это, командир, ты мне задачу задал», – но потом решительно поднял правую руку и, махнув ею сверху вниз, сказал: «А… смерти бояться – жизни не видать, я с тобой, командир!». И в первом же полете осуществили задуманное. Когда Александр вновь запустил остановленный двигатель, Пётр поднял большой палец и одобрительно закивал головой.
После нескольких успешных попыток Пётр сказал: «Всё, командир, нужно докладывать наверх». Но Александр отрицательно покачал головой. «Почему?» – спросил Пётр. «А как ты думаешь, Петро, повреждённый двигатель может снова заработать?». «Нет», – ответил тот. «Вот и я думаю, что не заработает, поэтому докладывать будем, когда сделаем посадку на трёх». «Ага, а потом на двух», – сыронизировал Пётр. И Александр, приняв шутку, ответил: «На двух, пожалуй, и остановимся».
На следующих полётах он блестяще посадил свой самолёт. Командир полка, приехавший на полёты, увидел слабо вращающийся правый винт и подъехал к ним. На его вопрос, что случилось с двигателем, Александр Авдеев ответил: «Ничего, товарищ командир, двигатель исправен, я его выключил сам». Командир, нахмурившись, сказал: «Зайдите ко мне, товарищ капитан». Когда Александр вошёл к нему, с облегчением увидел, что командир один, «особиста» нет. Тот, продолжая хмуриться, резко спросил: «Ты что это, парень, делаешь? Почему нарушаешь правила безопасности полётов?». И Александр самым подробнейшим образом рассказал, почему он так сделал.
Командир, не успокаиваясь, гнул свою линию: «А если бы разбил самолёт? Тебе что, летать надоело?». У Александра остался последний козырь, и он его выложил. «А ведь Сергей Луконин доказал, что и танки могут летать, а если танки могут летать, то самолёты и подавно». «Какие танки? Какой Сергей Луконин?». «Это из кинофильма «Парень из нашего города», – ответил Александр. «А.., вот ты про что – ну так это же в кино, а в жизни, брат, всё по-другому». Поняв, что командир дрогнул, Александр начал уже на доказательной базе спорить с ним. «Имея такие мощные двигатели и такую большую несущую поверхность, ТБ-3 может садиться и на двух двигателях», – говорил он. «Ты думаешь, в КБ не проверяли это? Ты думаешь, там дураки сидят?». «Ничего я не думаю, я думаю, почему это никто не делает?». Итогом этого разговора стало то, что командир согласился обратиться по команде.
Это было двадцать первого июня 1941года, а уже двадцать второго июня советским лётчикам предстояло пробовать в боевых условиях те новаторские методы, которые они не смогли опробовать и изучить в мирное время, боясь вызова в особый отдел.
На следующий день полк был поднят по тревоге. Командир полка перед строем объявил: «Сегодня в четыре утра на всём протяжении советско-германской границы немецкие войска перешли границу и атаковали части Красной Армии. Немецкая авиация наносит удары по городам и аэродромам нашей страны. Наша с вами задача – уничтожить немецкие танковые колонны, которые прорвались на территорию Белоруссии».
Поначалу противник очень скептически отнесся к этому самолету. Уже на четвертый день войны Гальдер в своем дневнике отметил: «Русские переходят к применению устаревших тихоходных четырехмоторных бомбардировщиков». Запись подразумевала, что дела у советской авиации пошли совсем плохо. Пройдет сравнительно немного времени, и для перехвата ТБ-3 будут привлекать хорошо подготовленных истребителей-ночников. После каждого ночного боя пилоты «мессершмитов» будут рисовать на своих истребителях отметки об «одержанных победах», но наступит ночь, и «сбитые» гиганты будут снова бомбить врага. Бомбардировщик шел над целью так медленно, что, казалось, он просто висел в воздухе – «становился на якорь» – и продолжал бомбежку, несмотря на обстрел, равнодушно пропуская через свое гофрированное тело десятки осколков, а иногда даже крупнокалиберные снаряды.
В боевых условиях самолет Туполева показывал настоящие чудеса. Он мог взлетать с перепаханных полей, садиться в снег глубиной до метра. Возил на своей внешней подвеске тяжелые негабаритные грузы – грузовики ГАЗ-АА, артиллерию, танкетки Т-38. Самолет продолжал применяться, несмотря на свой возраст, очень активно. К исходу первого года войны появилось большое число экипажей, совершивших по 100 боевых вылетов, а к окончанию Сталинградской битвы некоторые экипажи имели за плечами уже 200 полетов.
(Продолжение следует)
