«Значит, не зря я на свете живу…»

На самой окраине села Осино-Гай на улице с громким названием Активист живёт простая русская женщина Лидия Филипповна Давыдова. За свои 86 лет она прожила такую же непростую жизнь, как и многие наши деды и прадеды – тяготы военного времени и восстановление колхозов, тяжёлый труд – всё то, о чём мы сейчас можем узнать только в книгах или кино. Лидия Филипповна поделилась с нами воспоминаниями о своей жизни, которые мы сегодня представляем вашему вниманию.

«Мои родители – папа Филипп Ильич и мама Екатерина Павловна Царёвы были жителями одной деревни – Павловки, которую в народе именовали по названию колхоза «Комсомолец». Папа работал в этом колхозе ветсанитаром, а мама – разнорабочей.
В семье нас было четверо детей, я старшая. Жили средне, радовались тому, что есть. Но пришла Великая Отечественная война, и папу взяли на фронт. Мама осталась одна с четырьмя детьми, один другого меньше: мне было 8 лет, а младшей 2 года.
Мы выжили, хотя был страшный голод. Легче становилось только весной, когда вырастали щавель, анис, кочетки. Приходилось есть лопух, крапиву, свекольную ботву, варили из этого щи. Выручала корова, она была у нас на два хозяина, доили через день.
Зимой было холодно, вместе спали на печке. Вся еда стояла в печке. Был специальный чугун только для чая, а если ужин готовить, то под таган на загнётке печи растапливали мелкими палочками.
Спички давали на дом коробочку, их берегли. Люди были все очень дружные и добрые. Если кто затопил, дым из трубы идёт, шли за углём, и так по всей деревне, а спичками зажигали огонь в доме. А потом, когда закончилась война и вернулись мужики, огонь стали добывать иначе. Брали камешек, на него клали вату и стучали по камню стальной пластинкой из рашпиля, от искр вата загоралась. И мужики прикуривали, у каждого в кармане был кисет, махорка-самосад, бумага. За углями больше не бегали, от ваты разжигали печь. Потом уже появилось горючее, стали покупать примусы, керогаз, кто что мог.
Летом спали на улице, никто никого не трогал, и не боялись.
Огороды копали лопатами вручную, а было у всех по 30 соток, если сами не осилили копать, то нанимали работников за ведро картошки в день. Я ходила по найму 16 дней. Только одна женщина мне заплатила полтора ведра.
На огородах сажали всё, а потом стали понемногу сеять рожь, пшеницу, просо. Всё молотили цепами. Конечно, сейчас многие не знают, что это такое, только может быть в музее, где есть.
В колхозе семян картошки не было, приносили из дома. Свою картошку посадят, а когда она взойдёт, то от неё отделяли росточки по 1 - 2 и сажали себе на огород, поливали. Урожай получался хороший.
Работать в войну мы начали рано. Шли в колхоз с радостью, там нас кормили обедом. Кто был постарше, пахал поля на лошадях плугами. За трудодни к концу года давали немного зерна. Молоть его было негде, поэтому делали самодельные мельницы.
Школа была в нашем селе. Я бросила учёбу, окончив всего 4 класса. Тетрадей и чернил не было, книги стоили дорого. Помню, дадут по одной тетрадки по русскому и по математике. А чернила делали из сажи, брали её из печки, разводили и писали. Когда тетрадь кончалась, мы её переворачивали и писали заново, ведь самодельные чернила быстро стирались. Когда вырастала столовая свёкла, писали её соком.
Одеть и обуть было нечего. Я ходила в мамином пиджаке и её же ботинках, а зимой – в маминых подшитых валенках, хотя они были мне велики. Как начинал таять снег, мама мне надевала на валенки лапти, сплетённые из лыка. Однажды я так промокла, что еле дошла до дома, и после этого заболела.
После 4 классов в Осино-Гайскую среднюю школу ходить было не в чем, и я стала вязать носки, платки, шарфы ажурные. Это был мой заработок. Вечерами было темновато. Свет был как лампадка, у самого потолка. Лампы керосиновые были, но заправлять их было нечем. Все деньги уходили на оплату налога – 40 килограммов мяса, 16 килограммов масла и 75 яиц. Есть ли у тебя, нет ли, где хочешь, там и бери. Вот и приходилось покупать. Но мы, правда, платили половину нормы масла, так как корова была на два хозяина.
12-летние дети в войну считались уже взрослыми, ходили на работу по наряду на прополку проса. Весь день, согнувшись, собирали сорняки, потом сушили их и несли домой на зиму в корм корове.
Коров на ферме доили вручную. Потом сделали электродойку. А сейчас коров нет и ферм нет.
На поля вывозили навоз с фермы. А по селу ездил человек, собирал золу из каждого дома. В посевную её засыпали в сеялку в качестве удобрения. Весной мужчины и женщины засевали поля вручную: насыпали зерно в вёдра и разбрасывали, а мы, дети, им старались успевать подносить зерно бегом, чтобы сеяльщики не ждали. Телега с семенами обычно стояла у дороги, на краю поля, до чего же мы уставали бегать, еле приходили домой.
Женщины и кто постарше из нас ходили на Вернадовку за семенами для сева, в колхоз приносили, кто сколько смог: до 16 килограммов. Техники не было, бездорожье, разлив. Бывало, и на лошадях возили, когда зерно нужно было срочно взять с элеватора – такой был приказ, освободить склад.
Семечки тоже сеяли вручную: брали палки с поперечником книзу, чтобы было можно ровно в землю положить зерно, эту ямку с семенами засыпали ногой. А когда подсолнухи созревали, шляпки срезали и вешали на колышки. Так они сохли, а потом их укладывали в кучу и молотили в кузове машины, стуча палками по шляпкам.
На сенокосе тоже всё делали вручную для колхозного скота.
Зимой ездили в поле за кормом на лошадях, подвод 10 - 12, с нами был кто-нибудь один из старших. Пока скирд откопаем от снега, потом начинаем грузить. Были потные, усталые, но не простывали, были закалёнными и к труду приучены с детства.
Ходили в поле делать снегозадержание.
В уборочную на полях работал комбайн, на нём косили и молотили зерно. Но он не везде успевал справляться, поэтому женщины косили зерновые косами, приложив к косе крюки. Ряды получались ровные, колосок к колоску. Маленькие кучки складывали в снопы, а потом в копны. Затем их скирдовали и увозили на лошадях. А мы, дети, таскали связанные снопы на носилках к скирду. По жнивью ходили босиком, поэтому подошвы стоп были жёсткими, как кирзовый сапог.
Скирды молотили комбайном. Зерно поступало на ток, и его взвешивали ящиком. Зерна в нём было 120 килограммов. Ящик мы брали вчетвером и оттаскивали в ворох. Когда хлеб везли в Вернадовку на элеватор, перетаскивали зерно по полмешка на ребёнка. Было тяжело, но очень весело. На машинах ехали с лозунгами, с гармошками. Ведь первый хлеб Родине везли! Очередь была большая. Все были весёлые, плясали, частушки пели, такой был праздник, что не забыть. Теперь такое увидишь только в старых фильмах, смотришь с такой радостью и вспоминаешь свою молодость. Были все голодные, разутые, раздетые, но все весёлые, везде с песнями. А сейчас все обутые, одетые, сытые, но песен не услышишь. Все скучные, всем недовольные.
Обидно, что мы работали за трудодень с 12 лет, везде мы были нужны, и везде нас заставляли работать. Война закончилась, и кто до 9 мая родился, тот теперь труженик тыла, а кто с 1932 года рождения, в тылу трудился «за палочки», тот звания такого не удостоен.
Сейчас деревни исчезают, люди бегут в город искать работу. Мы тоже в молодости хотели уехать в город, но нам не давали паспорта. Как-то решили завербоваться на торфразработку в Калининскую область. Меня отпустили одну из колхоза. Поехала, мне дали временное удостоверение, сказали – приедете, получите паспорт, а удостоверение сдадите. Сезон закончился, я явилась в паспортный стол, где сказали, что председатель колхоза запретил отпускать меня, работники нужны на селе. Так мы и оставались в деревне.
У нас был в Осино-Гае замечательный человек, руководитель совхоза Зои Космодемьянской Пётр Григорьевич Жабкин. Он был заинтересован в том, чтобы молодёжь осталась на селе, чтобы больше рождалось детей. Для молодых семей в совхозе строились дома, им давали квартиры, был построен детский сад. Выделялась новая техника. Они трудились не только в поле и на ферме, некоторые молодые люди были доярами, у меня сын тоже работал дояром. При Жабкине и клуб был построен. О нём и сейчас люди отзываются с теплотой.
Теперь расскажу о своей семье. Вышла я замуж в 1957 году. Супруг Миша работал в совхозе, был на хорошем счету, получал премии, благодарности, почётные грамоты, имел звание ветерана труда.
Мы с мужем оба с 1932 года, дети войны, рано приучены к труду, повидали всего много, страшно вспоминать, как выжили. Была я и разнорабочей, и на севе, и на уборке урожая, почту носила, на полевом стане поваром несколько лет работала, а потом 10 лет в школе уборщицей. У нас родилось четверо детей: три сына и дочь. Всех детей тоже приучали к труду. И теперь любая работа им не страшна, они всё умеют. Все четверо окончили по 10 классов. Потом уехали учиться. И тут время пришло идти в армию сыновьям, ведь раньше все шли служить, отдавать долг Родине. Из армии нам присылали благодарности за хорошее воспитание и трудолюбие детей. Ни один сын нас не опозорил. Они пришли из армии все трое старшинами. А ведь звание так просто не даётся, его надо заслужить.
После армии сразу вышли на работу. Дети у нас трудолюбивые, отзывчивые и на вид приятные. Поженились, нашли свои половины. Невестки умные, добрые, трудолюбивые, меня не обижают.
Внуки окончили институты, у них уже есть свои дети. Я счастливая бабушка: у меня 7 внуков и 8 правнуков. Первому правнуку 10 лет, а последнему 10 месяцев. Ещё понянчу, думаю. Хочется дожить до свадьбы первого правнука, люблю петь частушки под гармонь и сама могу сыграть на балалайке.
Сейчас живу одна, муж умер, уже 33 года его нет с нами. Веду спокойную жизнь, моим детям за меня не стыдно, а мне за них. Здоровье не блещет, но я креплюсь. В 1995 году перенесла инфаркт, но выздоровела благодаря Анатолию Владимировичу Полянскому, медсёстрам и санитаркам, они меня три месяца из ложки кормили, помогали заново начать ходить. Большое им всем спасибо, дай Бог им здоровья!
Годы у меня большие, но со всем справляюсь одна, дети помогают, всем спасибо. Двери у меня открыты для всех.